Тишина затянулась и становилась все более напряженной и угрожающей. Даже телевизор вдруг замолк. Владислав спинным мозгом чувствовал, что убийца подкрадывается все ближе, хотя не было слышно даже шороха. И вдруг Варяг увидел его. Не самого, а его отражение в зеркале. Киллер не мог в темноте ванной заметить Варяга, он выжидательно смотрел на дверь и крался вдоль стены, отделяющей его от Владислава, прижимаясь к ней всем своим телом. Дальше все произошло в доли секунды. Варяг, даже не высовываясь из ванной, резко выставил руку с пистолетом за дверной косяк и произвел подряд два выстрела, тут же отдернув руку. Секунду стояла гробовая тишина. Потом тело киллера с грохотом повалилось на пол. Варяг выглянул. Враг лежал на полу с развороченным горлом. Глаза его еще были живы, и он с ужасом смотрел на Baряга.

…Вика была мертва. Она лежала возле входной двери, отброшенная в сторону, словно ненужная поломанная кукла. Ее правая рука неловко заломилась за спину, халатик распахнулся, открыв длинные стройные ноги, а во лбу была маленькая дырочка, из которой на лицо стекала тонкая струйка крови. В широко раскрытых глазах застыло удивление. Варяг в два прыжка подскочил к входной двери, осторожно приоткрыл ее и осмотрел лестничную клетку: там никого не было. Он закрыл на замок дверь и наклонился к Вике. Неужели все кончено? Как же так? Почему такая несправедливость? Милая моя, за что! Варяг обнимал женщину, ощущая весь ужас собственного бессилия. Прикрыв ее колени полами халата, он взял ее на руки и отнес в спальню. Бережно положил на постель, закрыл ладонью мертвые глаза.

— Прощай, моя девочка, — прошептал он, целуя ее в чуть приоткрытые губы.

Невыносимо больно было смотреть на красивое, еще полчаса назад улыбавшееся лицо. Глядя на опаленную порохом ранку в центре лба, Варяг проклял себя за то, что пришел в этот дом. За то, что так необдуманно позвонил Графу; ведь наверняка его вычислили по звонку. Варяг терзался, не находя выхода своему горю и ярости. За то, что необдуманным поступком навлек на нее смерть, а ребенка оставил без матери. Почему его судьба все время связана с кровью близких?

Владислав подошел к столу и долго смотрел на фотографию смеющейся девочки, чувствуя, как ему мешает дышать острый сухой ком, застрявший в самом горле.

— Я рассчитаюсь, милая, будь уверена, — сказал он, глядя перед собой невидящими глазами. — Ладно, вы у меня еще умоетесь в крови.

Сбросив с себя оцепенение, Владислав стал осматривать трупы киллеров. Ничего существенного. Несколько пачек долларов, запасные обоймы в карманах. И то, и другое он взял себе. А костюмчик ведь придется позаимствовать у этих ребят: не голым же путешествовать по Москве. Варяг снова взглянул на лежащий перед ним труп. Физиономия второго показалась Варягу знакомой. Он снова обыскал его, на этот раз более тщательно. Есть! Узенькая коробочка спичек, из тех, что можно приобрести только в элитных заведениях. Обычно на них стоит марка фирмы. Варяг перевернул коробочку. На ней серебряными выпуклыми буквами была сделана надпись: «АSTORIА». ST. PETERBURG».

— Именно, — сказал Варяг вслух и опять посмотрел в лицо киллеру. — Именно Санкт-Петербург.

Владислав вспомнил. Парень, лежащий перед ним, был из питерской группировки. Более того, он был личным человеком Шрама. Его рожа фотографически отпечаталась в мозгу Варяга еще тогда, когда Шрам принял в Питере погоны смотрящего.

Варяг положил спички назад в карман пиджака. На его скулах заиграли желваки, глаза сверкнули стальным блеском.

Теперь законный знал, куда ему идти. Он больше не будет прятаться и выяснять, кого еще из его людей положил невидимый враг, он сам найдет его и собственными руками будет рвать этой падле глотку.

Варяг снял с одного убитого пиджак и рубашку, со второго — брюки. Все более-менее пришлось впору: ребята оказались крепкими, и ничто из одежды не жало. Уже надев дубленку, Варяг вспомнил о своей разбитой физиономии. Нужно что-то предпринять, чтобы она по крайней мере не так бросалась в глаза. Подойдя к зеркалу, Варяг удивленно подумал, как это ему с такой физиономией удалось вчерашним вечером не привлечь ничье внимание. Глаза окончательно заплыли изжелта-черным, разбитые губы были похожи на пельмени ярко-малинового цвета, через лоб до самой брови тянулась темно-багровая ссадина — память о ментовских ботинках.

Даже праздник Нового года не мог служить оправданием для такой разбитой морды. Варяг бросился в спальню, торопясь, один за другим открыл ящички небольшого трюмо. Найдя совсем новенькую коробочку с гримом, как мог замазал свою живописную физиономию. Получилось неплохо. Синяки скрылись под слоем хорошей французской косметики, а отеки сделали лицо совершенно неузнаваемым. Теперь он был больше похож на человека, изрядно перебравшего в праздничное застолье. А это вполне позволительно для добропорядочного гражданина в столь любимый всеми праздник. Сойдет. Главное, не комплексовать: у кого с утра не опухают веки? Да и губы не портили общее впечатление.

По телевизору передавали новости. Варяг, прислушиваясь краем уха, уже собирался выйти из дома, как вдруг замер и быстро вернулся в комнату.

— …крушение самолета над Канадой, — сообщала молоденькая дикторша. — «Боинг-747» авиакомпании «Эр Франс», отправлявшийся рейсом до Парижа, по неизвестной причине упал в труднодоступных северных районах Канады. Среди пассажиров находились российские граждане, один из них известный российский ученый Егор Сергеевич Нестеренко. Человек с мировым именем, крупный специалист в области международной экономики…

Дикторша еще что-то говорила, но Варяг уже не слышал. Он стоял, окаменев, перед экраном телевизора, тупо уставившись взором в одну точку. Известие о гибели Нестеренко как громом поразило Владислава. Оно было равносильно его собственной смерти. Варяг остолбенел. Он ни о чем не мог думать. Его просто не было, он сам тихо умирал.

«Этого не может быть. Этого не может быть», — машинально повторял он про себя.

Очнувшись, он ощутил полную опустошенность. Чувство опасности притупилось в нем, и он вышел на улицу безо всяких мер предосторожности. Несколько кварталов прошел, ничего вокруг не замечая. Голова горела как в огне, руки были сжаты в кулаки так, что костяшки побелели. Наконец он опомнился: кровь тяжелым молотом стучала в голове. Владислав остановился. Боль начинала превращаться в ярость и страшную, глухую, закипающую ненависть. Но Варяг запретил этой боли управлять своим разумом. Он сам со-знательно стал превращаться в орудие мести, идеальную машину для убийства. Мысли его снова стали четкими и быстрыми.

Все, что проносилось в его голове, с этой минуты подвергалось тщательному анализу. Мысли о погибшем Егоре Сергеевиче, о Вике, об Ангеле, о Сивом, об исчезновении Светланы и Олежки, о судьбе дочери — сейчас неконструктивны, они мешают ему действовать. Следовательно, надо запретить этим мыслям посещать его вообще. До поры до времени. Потом. Все потом. Будет время…