— Теперь понимаю. Ты стал шибко смелым. Но только для тебя и для всех вас я — Александр Тимофеевич. И фамилия моя Беспалый. Как и у бати. Запоминайте сразу, чтобы мне науку эту не вдалбливать в ваши тупые головы дважды. — Беспалый окинул медленным тяжелым взглядом притихшую на время колонну зэков: — И откуда у вас это упрямство? Только ведь и я упрямец… коли ты, конечно, о том не забыл, Грач? А тут и другие мои знакомые среди вас есть, — прошелся подполковник вдоль строя. — А коли не забыл, так расскажи корешам, что за фрукт такой подполковник Беспалый. В общем так, шантрапа уголовная, если через пять минут не надумаете по своей воле идти, погоню вас другим способом, как стадо баранов. — И подполковник глянул на часы. — Слово сказано, многие из вас обо мне слыхали и должны знать, что я никогда решений своих не меняю.

— Слушай, начальник, ты тут из себя корчишь серьезного, а только и мы не из простых. Хочешь спокойствия, давай потолкуем.

— Не понял? — вскинул брови Беспалый. — С кем тут толковать? Да и о чем? Ваши порядки я знаю не хуже вас. В общем так, — Беспалый задрал рукав тулупа. — Сейчас десять тридцать, у вас в запасе осталось четыре минуты. Если ничего не решите, прикажу стрелять. Пусть базарят! — повернулся он к охране. — Но смотрите в оба, если что… шмаляйте из всех стволов… Под мою ответственность. Ясно?

Натянув папаху на самые уши, Беспалый развернулся, достал сигареты и, закурив, подставил под колючие взгляды зэков широкую спину. Те, сгрудившись вокруг опытного зэка по кличке Грач, стали решать, как им быть дальше в этой непростой ситуации.

— Жив останусь, бля буду, замочу эту суку, — вырвалось у парня со шрамом на лице.

— Не так-то это просто и не скоро будет. А сейчас ведь Беспалый не шутит и будет стрелять, я эту гадину знаю. Зальет все кровью, на хрен, как бабушкин огород, и спокойно пойдет чаек пить, — вмешался невысокий зэк, которого прозывали Копченым — кожа на его лице была настолько темной, что казалось, будто бы большую часть жизни он провел под палящим курортным солнцем.

— Пусть не шутит, и что с того? Нам что, ссучиться из-за этого? По мне, так лучше помирать, чем на поклон к сукам.

— Так-то оно так, да ведь и в покойниках много не погуляешь.

— Да не посмеет этот гад всех пострелять, братва, ведь не посмеет?!

— Отчего же? Ты еще не знаешь Сашку Беспалого. Гикнешься за две минуты. Брызнет пару раз из «АКМ», и до барака не доползешь.

— Я лучше пулю приму, чем потопаю в «сучью» зону, — твердо сказал Грач. — Бродяги, мы ведь с вами не шавки и уж точно не бараны! Уходить нужно сразу всем, тогда, может, кто-нибудь и выживет. А так в сучьей зоне нас на перья поднимут. Так кто со мной? — царапнул вор колючим взглядом угрюмые лица зэков.

— Хорошо, Грач, — произнес низкорослый зэк с высохшим худым лицом. — Только давай по команде, чтобы сразу все рванули.

— Хорошо… Давай на три… Раз… Два… Три… Разбегайся, братва!

Грач рванулся с места, сбил с ног охранника и кинулся бежать к лесу. За вором к лесу бросились еще несколько зэков. Остальные зэки тоже было бросились врассыпную, но в это время подполковник Беспалый, сразу же оценив ситуацию, коротко скомандовал:

— Огонь!

Вырвав из кобуры пистолет, он без подготовки выстрелил два раза в убегающего Грача. Вор вдруг споткнулся, вскинул руки и медленно повалился на снег. Шквал очередей из автоматов уложил на землю и всех остальных убегающих. Собаки рвали ошейники, стараясь укусить зэков; солдаты едва сдерживали их ярость — оскаленные, озлобленные пасти крепкими капканами щелкали у самых лиц.

— Что надумали, мазурики? — нарочито бодро прокричал Беспалый. — Кто еще хочет порцию свинца? Ах, сволочи, гниды! Всем руки за голову, и марш на зону. «Сучья», говорите? Ну, значит, в «сучью». Старлей! А ты подбери трупы и доставь их в морг.

Глава 36 Об уколах не болтать

Подполковник Беспалый вошел в кабинет главврача тюремной больницы Дмитрия Савельевича Ветлугина и плотно закрыл за собой дверь. Решительным шагом подойдя к столу, за которым сидел худой пожилой мужчина в белом халате, он без приветствия и предисловий тихо сказал:

— Сейчас к тебе приведут семерых новеньких. Им всем прописан курс усиленного лечения… Ты знаешь какого. Особое внимание одному, я тебе его покажу. Будешь колоть им тот препарат, что Воробьев передал в желтеньких ампулах: по половинке раз в неделю. Об уколах не болтать. Знать об этом не должна ни одна живая душа на зоне. Уяснил? Для всех версия такая: ребята на этапе приболели, и ты их лечишь.

— Сделаю все, что нужно, — охотно кивнул Дмитрий Савельевич.

— Главное, не проболтайся своей толстозадой медсеструхе. Она девка сердобольная, на всю округу разнесет, придется тогда ее усмирять. А нас с тобой начальство за яйца подвесит. Сам знаешь…

— Новоприбывших «пациентов» вы вместе поселите? — заинтересованным тоном спросил главврач.

— Ты что, обалдел! По разным баракам раскидаю. А во-он того, в черной шапке, — глядя в окно на конвоируемых, указал Беспалый, — отправим в четвертый барак к отмороженным. Пускай они с ним разъяснительную работу проведут. Этот парень — отменная сволочь, ему будет полезно после укольчиков поближе познакомиться с местной шелупонью.

Главврач кивнул.

— Договорились.

— Ну и ладушки. Вечерком еще перебросимся словечком. Бывай, Дмитрий Савельевич. Готовь «операцию».

Владислав опять провалился во тьму — падал в глубокий колодец без дна, переворачиваясь на лету, кувыркаясь в плотном ватном мраке. Голова болела нестерпимо. В висках стучало. В горле пересохло, язык распух и бессильно прижимался к небу. Полет во тьме внезапно прерывался, и он оказывался на свету. Его выбрасывало на яркий слепящий свет, и Варяг, мучительно превозмогая боль во всем теле, в глазах и ушах, старался понять, что с ним, куда его везут. В том, что его везут, сомнений не было. Смотрящий ощущал мерные покачивания, слышал ритмичный стук, видимо, вагонных колес. Было холодно. Дальше снова зиял черный ватный провал.

Одно воспоминание все же было — болезненное, страшное. Варяг помнил о том, как кто-то брал его за руку, закатывал рукав — и острая пронзительная боль иглой впивалась в предплечье. Потом боль текла по всему телу, проникая в самые потаенные уголки. Ему становилось легко до невозможности, он становился невесомым, воздушным. Но через миг все тело наливалось свинцом, и он опять летел в чудовищную, мрачную бездну…

Раздавались какие-то навязчивые голоса. Они причиняли ему особые страдания. Речь звучала невнятно, глухо, точно издалека, точно сквозь плотную пелену. Владислав различал голос Светланы. Веселые интонации Егора Сергеевича. Слегка раздраженно гудел Ангел. Потом было множество ликов, которые кружились у него перед глазами в безумном хороводе. Лица знакомые и незнакомые. Какие-то злобные физиономии. Смеющийся рот здорового парня, который по-английски разговаривал с ним и называл себя «Джонни». Искаженная злобой рожа толстого седого полковника милиции. Смеющееся лицо Светланы. И — залитое кровью лицо Вики…

Его опять выбросило на свет. Смотрящий, преодолев стопудовую тяжесть на глазах, открыл веки. И тут же услышал голоса.

— А он живой? — с сомнением поинтересовался круглолицый крепыш в подполковничьей форме.

— Живой, ничего с ним не сделается, — удовлетворенно заверил другой — в белом халате врача. — Проваляется пару часиков в коме и будет жить дальше, свеженьким огурчиком, но на этот раз без мозгов: память у него недели на две отшибет, в аккурат до следующего укола. Будет жить как свинья: пожрет, посрет. Так что ничего страшного — пусть подрыгается в судорогах. Первый раз этот укол всегда болезненный, но в следующий раз будет легче.

Крепыш нагнулся над неподвижным телом.

— А если все-таки не очнется?

— Организм крепкий, выдюжит. Такие, как он, еще и не такое выдерживают. Очнется!

— И что же ты тогда предпримешь? — поинтересовался крепыш.